Настал момент сказать, когда я ощутил ужас… ну, не ужас, но мороз по коже точно был. Когда у меня состоялся мороз по коже от американских крылатых ракет.

Помните, я написал, что при первом знакомстве с ними я почувствовал только восхищение техническим уровнем изделия? И вот однажды настал момент, когда я почувствовал опасность, на которую нечем ответить. И момент этот был – когда я прочитал договор ОСВ-2.

Сначала – про «нечем ответить». Я имел в виду симметричный ответ. Потому что невозможность асимметричного была мне очевидна. Точнее, была очевидна невозможность защититься. Никакой предмет, летящий на высоте 100 м, невозможно заметить наземным локатором со сколько-нибудь значительного расстояния. Я где-то уже писал – кстати, тоже вычитал в «Зарубежном военном обозрении»: однажды, кажется, в первой половине 1960-х, американцы сделали эксперимент:– В-52 пролетел через всю страну от океана до океана на высоте не то 50, не то 150 м – ни один локатор его не заметил. Это – В-52, у которого ЭПР в районе полусотни квадратных метров. А тут – маленькая ракетка: диаметр полметра, крылышко тонюсенькое… Чтобы от таких защититься, локаторы нужно через каждые три километра ставить, и это ещё при равнинном рельефе.

Обнаружить с воздуха? А на какой дальности КР с ЭПР 0,1 кв. м будет обнаружена даже современным АВАКСом или А-50? Километров 200? Да нет, думаю, меньше. И тогда, при нашей-то протяжённости границ, сколько А-50 надо постоянно держать в воздухе? И умножьте на четыре, потому что самолёт надо обслуживать, ремонтировать и ещё иметь машины для выполнения других задач и в резерве на случай для замены внезапно сломавшегося. Плюс последнее: тогда ещё задача распознавания движущейся цели на фоне земли не была чем-то тривиальным; в частности, РЛСы большинства наших строевых истребителей не умели это выполнять. Наконец, массовый налёт КР должен был просто перегрузить вычислительные мощности тогдашнего бортового комплекса АВАКСов.

А какой ещё, кроме как массовый? Тогда в САК (Стратегическое авиационное командование) было штук 250 В-52, да ещё вовсю шли разговоры о создании FB-111H, который мог бы нести КР AGM-86. Последний не состоялся, и «средний стратегический» FB-111 (без всякой буква) – их было поставлено в САК 77 – штук остался со SRAM’ами. Но всё равно, 20*250 = 5 тыщ крылатых ракет…

Вы скажете – а спутник? А со спутника в 1979 году вряд ли можно было надёжно обнаружить КР; плюс те же проблемы с выделением на фоне земли; плюс те же проблемы с количественной перегрузкой. Но главное не это.

Спутник летит по орбите и смотрит – под себя или вбок. В любом случае, он способен сканировать полосу – какой ширины? Честно говоря, я этого не знаю, не интересовался этой областью. Ну, пусть 200 км. Но спутник обращается по орбите по законам небесной механики. Он летит по кругу или по эллипсу, облетает Землю, скажем, раз в полтора часа – а Земля-то под ним вращается! И за те полтора часа она уйдёт под ним на 1/16 оборота. Берём параллель Москвы – это чуть меньше 22,5 тысяч км; получается, что, когда спутник придёт в ту же точку орбиты, то относительно земной поверхности на параллели Москвы он окажется почти на полторы тысячи километров западнее, чем в прошлый раз.

Добавим, что в каждый данный момент спутник видит не полосу шириной 200 км, а всего-то квадрат со стороной 200 км. И получается, что над одним и тем же местом спутник оказывается раз в несколько недель. О каком системной наблюдении тут можно говорить?

И ничего с этим сделать нельзя! Со всеми возражениями – к товарищу Ньютону!

Так что для постоянного наблюдения даже не за всей поверхностью Земли, а только за зонами возможного пуска КР и ракетоопасными направлениями, нужно много десятков спутников. Если не несколько сотен. Одинаковых, одноцелевых! Никто себе этого позволить не может.

…Это я всё говорил о невозможности обороны в её классическом варианте – обнаружить и сбить. И вспомнил о ней только для того, чтобы сказать, что, когда крылаторакетная опасность была мною осознана, я мог думать только о симметричном ответе. И думал я с большой горечью.

С большой привычной горечью. Тогда же мы ничего про нашу технику не знали. Про современную, я имею в виду. Про ЗУР «Бомарк-2» с дальностью 720 км я знал, а про С-200 с дальностью пусть не 720, но всё же 300 км – не знал. Про F-14, F-15, F-16 знал, а про МиГ-29 и Су-27 – не знал. Не знал даже, что установки вертикального пуску ЗУР были впервые установлены на корабль у нас в 1977 году – американцы стали ставить их на «Тикондероги» только в 80-х.

Однако в случае крылатых ракет я был прав. Таких ракет – маленьких, дальнобойных, с ТЕРКОМом – у нас действительно не было. Это я знал точно, так как работал в отделении (несколько отделов), которое занималось одним из аспектов создания таких ракет. И я примерно понимал, на каком этапе эта разработка находится.

Однако я начал с того, что пришёл в ужас конкретно после прочтения договора ОСВ-2. Почему – не объяснил. Сейчас объясню.
В договоре был статья, которая стала для меня неожиданностью. Не одна статья, а целый ряд статей, предметом которых, в числе прочих, был неизвестный мне объект.

Статья 2 Для целей настоящего Договора:
…
3. Тяжелыми бомбардировщиками считаются:
…
d) типы бомбардировщиков, оснащенных для БРВЗ.
4. Баллистическими ракетами класса "воздух-земля" (БРВЗ) являются любые такие ракеты с дальностью свыше 600 километров, установленные внутри летательного аппарата или на его внешних устройствах.

Я слышал к тому времени об испытании, проведённом в Штатах в 1974 году – они запустили «Минитмен-1» с борта С-5А «Гэлекси». И я читал про «Скайболт» – баллистическую ракету воздушного базирования, которую американцы разработали, собираясь не только поставить её на вооружение своих В-52, но и передать англичанам для размещения на их «Вулканах».

И я был уверен: у нас это есть! Сделать маленький экономичный двигатель, сделать офигенную электронику для ТЕРКОМа – это, думал я, для нас дело будущего. А вот с баллистическими ракетами у нас проблем нет – очень вероятно, что у нас уже есть БРВЗ.

И вот эти гадские американы записали в договор ограничение по дальности для таких ракет, в результате которого они никак не могли стать стратегическим оружием. И наши, думал я, согласились: что ж, пусть не будет на самолётах ни ваших «Минитменов», ни наших… как их там… Просто не будет ещё одного класса стратегических вооружений – ни у них, ни у нас. Ну и ладно.

И вот он, ужас: американы нас обманули! Они «зарезали» наши БРВЗ (я же думал, что они у нас есть), а сами поставили на свои бомберы КРы с дальностью 2 400 км! А у нас таких нет, и неизвестно, когда будут!

Обманули. Точнее, обыграли.

Я ошибался; но только с конкретным объектом – с БРВЗ. А они-таки нас обыграли. Потому что:

Статья 2 Для целей настоящего Договора:
…
3. Тяжелыми бомбардировщиками считаются:
…
c) типы бомбардировщиков, оснащенных для крылатых ракет с дальностью свыше 600 километров.
…
Статья 3
1. По вступлении в силу настоящего Договора каждая из Сторон обязуется ограничить пусковые установки МБР, пусковые установки БРПЛ, тяжелые бомбардировщики, а также БРВЗ суммарным количеством, не превышающим 2400 единиц.

Понимаете? Один тяжёлый бомбардировщик засчитывался как один носитель – как ракета на суше или на подводной лодке. А сам, зараза, несёт 20 ракет! То есть ракеты на бомбардировщике засчитываются как боевые блоки на баллистической ракете.

Бомбы, конечно, тоже – как боеголовки. Но надо ли объяснять, насколько в условиях развитой ПВО противника отличаются возможности бомбардировщика с 20 крылатыми ракетами дальностью 2 400 км и бомбардировщика с 20 бомбами – вообще без дальности? Бомбер с 20 ракетами куда круче даже МБР с разделяющимися головками индивидуального наведения (РГЧ ИН) никакой блок разведения, насколько я понимаю, не способен увести один боевой блок на расстояние 4 800 км от другого. Не говоря уже о том, что тот же договор ограничил число РГЧ ИН на ракете десятком штук – а у бомбера 20.

Вот так я переживал за родную страну. А меж тем работал как раз над «нашим ответом AGM’у».

Это была эпопея! Не думаю, что это сейчас является секретом...

…А вот же и фиг! Хотел написать про эпопею, но решил проверить в интернете – есть ли хоть какой-то намёк на то, о чём я хочу написать. Нету! Тогда пошёл искать книгу, выпущенную к 50-летию моего КБ – если не помните, именуется МОКБ «Марс». Потратил 15 минут, нашёл, прошерстил – нету! Нету ключевой аббревиатуры, наличие которой показало бы мне, что «это» уже вышло в мир без моего участия. Не только аббревиатуры нету, даже сама эта работа упоминается чрезвычайно кратко и совершенно неконкретно.

А значит, и я помолчу. Вы только не напрягайтесь. Дело идёт не о каком-то чудо-устройстве или суперсвойстве. Это относится к другой теме – какая организация чем занималась. Такие сведения иногда бывают не менее секретными, чем сам предмет разработки. Конечно, могут быть и другие причины непрогрворённости темы, кроме секретности. Но я лучше удержусь.

Зато я узнал – раньше не знал! Книжку «насквозь» до сих пор не прочитал! Я узнал, что наше КБ делало лётную алгоритмию и программное обеспечение для Х-55. Опять не знаю, включала ли эта алгоритмия ТЕРКОМ, или только автопилот, сиречь гироплатформу с акселерометрами. Ну да и ладно.

Должен сказать, что я в том отделении оказался случайно: его начальник решил, что ему нужны электронщики, в том числе для того, чтобы сделать бортовой накопитель для хранения полётного задания. Естественно, БЦВМ автопилота имела свою память; но память тогдашних ракетных БЦВМ была ВО МНОГО РАЗ меньше того, что требовалось для хранения полётного задания. Начальник решил, что надо попробовать сделать такой накопитель, и создал отдел электронщиков.

Под это дело я изучил все типы существовавшей тогда энергонезависимой памяти, даже ЦМД – память на цилиндрических магнитных доменах. Одно время это направление считалось очень перспективным, американы реально сделали бортовой накопитель на ЦМД. Но – заглохло…

А мы выбрали тип памяти – если правильно помню, это была микросхема 558РР. Я спаял макетик для экспериментов по записи/стиранию… Но запустить толком не успел – эта работа не пошла. Не пустили нас на борт разработчики ТЕРКОМа. Честно говоря, я бы на их месте тоже не пустил.

Электронный отдел был преобразован в сектор, которому была поставлена узкая, зато реальная задача, которая и была решена. Но на ту задачу работали три человека, и больше и не нужно было. Народ начал расходиться. Разошёлся и я, да так, что перешёл с одной территории на другую. Тогда были в моде объединения. Наше включало Московский институт электромеханики и автоматики – МИЭА. МИЭА на Аэропорте назывался основной территорией, и были у него два филиала, и моё КБ именовалось тогда Филиалом №1…

И ушёл я на основную территорию… и попал в отдел, который опять был связан с Х-55!

Там была БЦВМ с постоянным запоминающим устройством (ПЗУ), которое нужно было прошивать. Честно говоря, я и не знаю, какой у него принцип действия, у такого ПЗУ. Знаю только, что комбинация нулей и единиц формировалась проволочками, которые надо было через что-то особым образом протаскивать – прошивать.

Между прочим, идеальное ПЗУ с точки зрения радиационной стойкости. Никакой виртуальный бозон, самый большой, не заставит его сбиться

…Это отдельная история. Передали нам в пользование мини-ЭВМ СМ-4. Иногда она сбоила – хотя бы потому, что мы цепляли ей прямо на шину свои самопальные блоки. И вот мы однажды искали, что ж случилось, и не нашли, но в какой-то момент СМка заработала. И Шура Власов, самый из нас сильный специалист, объявил: будем считать, что это пролетел виртуальный бозон. Шура умный был, увлекался космосом, теорией элементарных частиц и другими подобными достойными вещами.

И с тех пор, встречаясь с непонятным сбоем, мы говорили: виртуальный бозон…

Причём именно со сбоем, не отказом! Бозон-то всё-таки виртуальный, физически сломать ничего не может. Отказ – это уже не бозон. Во всяком случае, точно не виртуальный

Кстати, заметьте, насколько сейчас изменилось значение слова «виртуальный». Исказилось, я бы сказал. Где-то даже опошлилось…

Так вот, БЦВМ с прошиваемым ПЗУ. Представьте теперь себе, как писать программу для такой БЦВМ. Написал программист программу, и девушки – именно девушки с чуткими пальцами – несколько дней делают прошивку – расставляют проволочками нули и единицы. Закончили; ПЗУ вставляют в БЦВМ, несут на стенд, включают – не работает! Программист полдня чешет репу и находит ошибку. Меняет программу и… Да, опять девушки, опять проволочки. Ну, может быть, не несколько дней, а несколько часов – потому что не вся же программа перепрошивается.

Для тех, кто не знал: вот откуда пошло выражение «перепрошить». В смартфоне нету проволочек, а всё равно говорят – перепрошил, прошил новую версию Андроида…

Вот эту беду мы и исключали из процесса – перепрошивку ради каждого изменённого бита программы. Взяли ОЗУ из машины СМ-4 – там их два, такие ящики, побольше ящиков письменного стола. Вот взяли мы одно и сделали к нему блок связи.

Потому что тогда об унификации БЦВМ только начали задумываться, а пока каждая их линейка была совершенно оригинальной – вплоть до своей, для неё разработанной элементной базы. И, конечно, шина между процессором и памятью в БЦВМ «Орбита-20» отличалась от U-bus, реализованной в линейке мини-ЭВМ PDP-11, которые и были прообразом наших СМ-3 и -4. И, скажу я вам, отличалась – это мягко сказано. Я, воспитанный именно на U-bus (это отдельная история), просто дар речи потерял, когда стал разбираться в шине «Орбиты». Это было такое замудрение по сравнению с чёткой структурой параллельной шины PDP-11 с отельными группами проводов для адресов и данных… Вот и нужен был блок связи - чтобы память с родной шиной U-bus подключить к невыносимо своеобразной шине «Орбиты». Собственно, она и не называлась шиной, а каналом ввода-вывода.

Но не будем углубляться, а будем закругляться Видите, начав как бы про крылатые ракеты, я на самом деле втюхиваю вам свои мемуары. Что ж, мой блог – моя воля. А мемуары-то пора начинать, возраст уже позволяет

Короче, сделали мы этот блок связи. Берём эту СМовскую память – ящик, помните?, – подключаем родной шиной к родной СМке, закачиваем программу. А другой стороной к этой СМовской памяти подключён наш блок, а к нему – «Орбита». И работает «Орбита» с СМовской памятью, как со своей.

А программист чешет свою репу в другой комнате, вносит изменения в программу. Внёс – перетранслирует её из СМовских кодов в машинные команды «Орбиты» – программу для этого, интерпретатор, тоже наш отдел написал. Берём СМоскую память, подключаем к СМке, загружаем – и на стенд, к нашему блоку с «Орбитой».

Никакой перепрошивки. И программист работает не в машинных кодах «Орбиты», как раньше, а в ассемблере СМ ЭВМ. Всё получается в разы быстрее. Во много раз.

И в какой-то момент повезли мы один из наших блоков на Филиал №1, и там поставили на стенд автопилота ракеты Х-55…

Конечно, он нашёл себе и другое применение. Ведь машины линейки «Орбита» тогда ставились в многие системы управления, и ракетные, и самолётные.

А потом мы всем подразделением перешли в другое отделение, которое занималось созданием программы для посадки «Бурана». Там тоже нужны были стенды…

Всё. На сегодня мемуар закончен. А вот тема крылатых ракет – не знаю. Может быть, будет продолжение.